Очевидно, Александр решил твердо стоять на стороне французов. Сегодня ее оскорбили – как же поступят с ее братом? Едва ли Лукреция способна спасти его.
В тот же день ее навестил Асканио Сфорца. Узнав о том, что произошло в покоях Папы Римского, он нахмурился.
– Думаю, вторжение неизбежно, – сказал он. Санча согласилась.
– Что же делать? – спросила она.
– Вам лично – оставаться здесь и следить за обстановкой. Почаще бывать у Лукреции. Через нее узнавать последние новости из Ватикана. Сам я срочно отправляюсь в Милан. Мой брат Лудовико должен начать приготовления к войне – ему понадобится кое-какая помощь. Что касается вашего брата…
– Да, – нетерпеливо сказала Санча, – как быть с ним?
– Трудно угадать, какую ему готовят участь.
– Пока что Папа опекает его, как малого ребенка.
– И в присутствии свиты оскорбляет его сестру.
– Может быть, это я вынудила его. Совсем потеряла рассудок, узнав о вчерашнем несчастье.
– Нет, он не обошелся бы с вами подобным образом, если бы хоть чуть-чуть заботился о благе Неаполя. Не полагайтесь на его доброе отношение к вашему брату. Когда придут французы, а с ними и Чезаре, они постараются избавиться от Альфонсо. Чезаре всегда ненавидел супругов Лукреции, и его ненависть не будет меньше от того, что Лукреция по-настоящему любит своего нынешнего мужа.
– Вы думаете, мой брат скоро окажется в серьезной опасности?
Асканио угрюмо кивнул.
– Как только станет известно о моем отъезде в Милан. Папа знает о наших собраниях – было бы невозможно держать их в тайне от него. Его доносчики и шпионы шныряют повсюду, а потому он сразу поймет, что мы встревожились. Начиная с того момента, как я покину Рим, положение Альфонсо будет становиться все более угрожающим.
– Тогда не лучше ли ему немедленно уехать в Неаполь?
– Постарайтесь убедить его в том, что отъезда нельзя откладывать ни на один день.
– Это будет нелегко. Он не захочет расставаться с Лукрецией.
– Если вы его любите, – тихо произнес Асканио, – то сделайте все возможное, чтобы он уехал отсюда.
Лукреция лежала на постели, а служанки расчесывали ее волосы. Она была на шестом месяце беременности и почти все время нуждалась в отдыхе.
Но усталость не убавляла ее счастья. Еще три месяца – и у них родится ребенок, думала она. У нее уже появлялись кое-какие мысли о колыбельке для младенца.
– Скоро ли ее сделают для моего малютки? – спросила она у служанок. – Почему ее не поставят в моей спальне, чтобы я могла каждое утро смотреть на нее и говорить: «Осталось только восемьдесят четыре дня… только восемьдесят три… восемьдесят два…»
Служанки разом перекрестились.
– Ох, госпожа, лучше не искушать судьбу, – сказала одна из них.
– Но я же знаю – на этот раз все будет хорошо, – проговорила Лукреция и закрыла глаза.
Из счастливого будущего ее мысли внезапно перенеслись в несчастное прошлое. Она увидела себя одетой в просторное белое платье и стоящей перед множеством кардиналов и епископов. Тогда ее беременности тоже шел шестой месяц – и она клялась в том, что была целомудренна… Иначе ей не удалось бы развестись с Джованни Сфорца.
Вот ведь, подумала она, как не везло мне в жизни! Мой первый ребенок похищен у меня и растет у какой-нибудь неизвестной мне женщины. (Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы она была добра к нему!) А второго я лишилась еще раньше, чем могла узнать, кто у меня был – девочка или мальчик.
Однако на этот раз все должно быть по-другому. Надо только получше заботиться о ее третьем ребенке.
– Почему все еще нет моего супруга? – спросила она. – Он уже давно должен был прийти ко мне.
– Скоро он придет, госпожа, – уверила ее та же служанка, что говорила с ней.
Но Лукреция ждала, а он все не шел. Наконец она задремала. Затем проснулась – ее разбудил ребенок, зашевелившийся в животе. Она положила руку на плод и нежно улыбнулась.
– На этот раз все будет хорошо, – прошептала она. – Наверняка он окажется мальчиком. И мы назовем его Родриго – в честь самого лучшего из отцов, какие только были у женщин.
Услышав голоса в передней, она села и прислушалась. О чем они так встревоженно переговариваются?
– Госпожа спит. Подождите, пока она проснется.
– Она бы пожелала узнать сразу.
– Нет… нет. Лучше ей оставаться в неведении. Пусть как следует выспится.
Она встала, набросила халат и прошла в переднюю. Там стояло несколько человек. Они молча посмотрели на нее.
– Что-то случилась, – сказала она. – Что именно? Все продолжали молча смотреть на Лукрецию.
– Говорите. Я приказываю, – повысив тон, обратилась она к одному из них.
– Госпожа, герцог Бишельи…
У нее потемнело в глазах. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, оперлась о дверной косяк. Какая-то служанка успела подхватить ее под руки.
– С ним все в порядке, госпожа, – быстро проговорила она. – Ничего особенного. Просто он уехал из Рима.
Лукреция повторила, как эхо:
– Уехал из Рима!
– Да, госпожа, – с небольшой свитой, всего несколько часов назад. Видели, как он во весь опор помчался на юг.
– Я… я понимаю, – сказала Лукреция.
Она повернулась и пошла в комнату. Служанки последовали за ней.
От Альфонсо было письмо.
Час спустя его принесли Лукреции. Она жадно схватила этот запечатанный листок бумаги – знала, что супруг не мог покинуть ее, не оставив о себе какого-нибудь известия.
Затем прочитала. Его жизнь без нее не имеет смысла. Но его вынудили уехать. Вокруг них зреет заговор. Если замыслы заговорщиков сбудутся, то он погибнет и его смерть принесет ей величайшее несчастье. В такой ситуации у него нет выбора. Он всегда знал, чем грозит ему пребывание в Риме, но раньше позволял себе наслаждаться счастьем и закрывать глаза на опасность; увы, сейчас угроза слишком велика, чтобы можно было пренебрегать ею. Его сердце разрывается от горя, но он надеется, что их разлука не окажется долгой. И будет ждать ее в Неаполе.