Опороченная Лукреция - Страница 25

Разъяренная унижением, она выкрикнула:

– Если я уеду, то возьму Гоффредо с собой!

– Гоффредо останется в Риме.

– И Лукрецию! – продолжала кричать она. – Я заберу Лукрецию и Гоффредо! О! Они с радостью согласятся! Лукреция просто мечтает встретиться с супругом! Если мое место в Неаполе, то ее место тоже там!

Александр промолчал.

Тогда она повернулась и с чувством некоторого удовлетворения – он был явно встревожен – вышла из его комнаты.

Великолепный кортеж, с утра стоявший перед дворцом Санта Мария дель Портико, только что тронулся в путь. Толпы горожан издали любовались его сорока тремя изящными повозками и роскошным экипажем с балдахином из дамасского шелка.

В этом экипаже, на розовых атласных подушках сидела Лукреция, а впряженной в него лошадью правил Гоффредо. Ему предстояло привести кортеж в Сполето.

На балконе дворца стоял сам Александр, пожелавший присутствовать при отъезде дочери. Вот он поднял руку и трижды благословил свою любимицу.

Лукреция была рада покинуть Рим. Уж больно нелегкие выдались последние несколько дней. Санчу вынудили вернуться в Неаполь, и Лукреция прекрасно понимала, что ее и Гоффредо отправляют в Сполето, опасаясь их бегства в Неаполь – к супругу и супруге, с которыми они теперь были в разлуке.

Она знала, что многочисленные слуги, сопровождавшие кортеж, ни на минуту не выпустят их из виду, а в случае каких-либо происшествий будут держать ответ перед Папой.

Распорядившись о переезде дочери, Александр сказал, что уже давно собирался сделать ее полновластной правительницей Сполето и Фолиньо. Судя по его словам, она должна была навестить эти города, чтобы познакомиться с ними и заранее расположить к себе их жителей.

Однако Лукреции казалось, что в этих словах заключалась только половина всей правды. Александр боялся ее побега. Он не мог сделать дочь узницей в Риме – и поэтому решил сделать ее узницей в Сполето. Теперь она должна была жить в замке, практически не отличающемся от крепости, а кроме того, расположенном в ста пятидесяти милях к северу от Рима, что намного увеличивало расстояние между ней и Альфонсо.

В огромном замке Сполето ее излюбленным местом стало кресло у самого большого окна отведенных ей покоев. Здесь она сидела часами и смотрела на дорогу, петлявшую между лощиной и склоном горы Луко. Ее губы шептали: «Пресвятая Богородица, пошли мне сюда Альфонсо».

Прошли несколько недель. Август сменился сентябрем, а в ноябре у нее должен был родиться ребенок.

Она не переставала думать о супруге – не верила, что он может не приехать. И вот однажды утром, уже в середине месяца, ее разбудила взволнованная служанка. Из соседней комнаты доносились чьи-то громкие, радостные голоса. Она еще не успела встать с постели, как вдруг дверь распахнулась и через мгновение Альфонсо уже держал ее в своих объятьях.

От счастья у нее из глаз брызнули слезы. Дрожащей рукой она ощупывала его лицо – будто хотела убедиться в том, что встретилась с ним наяву, а не в одном из своих привычных снов.

– Альфонсо, – наконец прошептала она. – Вот… ты и приехал.

Он немного смутился.

– Лукреция, не знаю, как я мог покинуть тебя… Мне казалось, так будет лучше… Я думал…

У нее не повернулся язык упрекнуть его.

– Может быть, это и впрямь было к лучшему, – сказала она; сейчас ей не хотелось вспоминать о том, что он бросил ее.

– Лукреция, я думал, что ты приедешь ко мне. Знал бы я, как долго продлится наша разлука, – поверь, ни за что не покинул бы тебя!

– Не надо, не говори о прошлом. Мы снова вместе, а это главное, – сказала она. – Ах, мой милый Альфонсо, мне кажется, теперь я никогда не позволю тебе отлучаться от меня – ни на одну минуту!

Принесли завтрак, и они принялись за него прямо на постели Лукреции. В покоях было шумно и весело. Вскоре здесь собралось множество знатных горожан. Они танцевали, Альфонсо пел, а Лукреция подыгрывала ему на лютне. Супруги улыбались и обнимались в перерывах между песнями.

В Сполето они жили недолго, но счастливо. Альфонсо ни на шаг не отходил от Лукреции, и не в их правилах было тревожиться мыслями о будущем. Папа не мешал их счастью, а большего им и не требовалось.

Их не беспокоило то обстоятельство, что французская армия уже вторглась на землю Италии. Они будто не слышали известия о том, что Лудовико, не сумевший добиться помощи от австрийского императора Максимилиана – тот сейчас воевал со шведами, – вместе со своим братом Асканио бежал из Милана и таким образом оставил город открытым для французов. Увы, будучи превосходным политиком, Лудовико никогда не мог показать себя хоть сколько-нибудь стоящим воином. Он был способен разработать блестящий план боевых действий, но нуждался в твердой руке, чтобы этот план осуществить. Казалось, Луи предстояло одержать такую же легкую победу, какая несколькими годами раньше выпала на долю Карла.

Впрочем, одна новость все-таки привлекла внимание супругов. Чезаре был в Милане.

– Наконец-то! Скоро я снова увижу моего любимого брата! – воскликнула Лукреция. – Ах, как мне не терпится услышать о его похождениях во Франции!

А Альфонсо, слушая ее, внезапно ощутил какой-то неприятный холодок, пробежавший у него по спине, – как быстро она забыла о своем муже! Тень Чезаре вновь омрачила его жизнь.

Но забыть об этом было нетрудно. Лукреция принесла лютню; Гоффредо вызвался спеть веселую неаполитанскую песню, и Альфонсо с радостью согласился подпевать ему.

Александр ликовал. Чезаре вернулся на родину и совсем скоро мог предстать перед своим любящим отцом. Французы захватили Милан, неаполитанцы встревожились, – а Римский Папа не находил ни малейшего повода для огорчений. Чезаре был родственником французского короля, и Борджа могли не опасаться французов.