– Как он смеет! – воскликнула Санча.
Лукреция задрожала. Она не желала видеть его – боялась выдать чувства, которые не могла не испытать при встрече с убийцей своего супруга.
Послышался топот солдатских сапог, и, когда дверь снова распахнулась, двое солдат встали на страже. Затем в комнату вошел Чезаре.
Лукреция отвернулась. Санча с ненавистью и презрением посмотрела на него.
Он холодно усмехнулся. Санча выпалила:
– Убийца! Как смеешь ты приходить сюда? Как смеешь осквернять наше горе?
Чезаре подошел к Лукреции.
– Правосудие свершилось, – ледяным тоном произнес он.
– Правосудие? – повернувшись к нему, медленно проговорила Лукреция. – Убийство человека, который никому не причинил зла, – это ты называешь правосудием?
Его лицо немного смягчилось.
– Что он никому не причинил зла, это не его заслуга. У него просто не хватило времени. Но он действовал так, что было ясно – либо он, либо я. Мне пришлось защищаться, вот и все.
– Он бы и пальцем тебя не тронул, – сказала Лукреция. – Не допустил бы, чтобы я страдала вместе с тобой.
– Дорогая сестра, у тебя слишком покладистый характер. Ты не знаешь, до чего людей доводят амбиции. Видишь ли, незадолго до смерти он покушался на мою жизнь. Хорошо еще, что я заметил его, когда он стоял на балконе и держал в руках арбалет!
– Он всего лишь стрелял в голубя – хотел испытать свои силы, – сказала Лукреция.
– Тебе нужен был предлог! – воскликнула Санча. – Вот ты и воспользовался этим случаем!
Чезаре явно игнорировал ее. Он продолжил:
– Существовал заговор… против меня… и против Папы. Дорогая сестра, ты позволила дурачить себя. Заговорщики собирались в твоих покоях – пока вы болтали о поэзии и искусстве, твой супруг и его друзья обсуждали планы военных действий. Его смерть была вполне своевременна.
– Так ты признаешь себя виновным в убийстве? – спросила Санча.
– Я признаю только то, что смерть Альфонсо Бишельи была угодна правосудию, – такая же участь ждет всех предателей. Лукреция, я пришел, чтобы сказать тебе следующее: вытри слезы и не оплакивай тех, кто замышлял заговор против твоего отца и брата. – Он взял ее за плечи. – Часть твоей прислуги уже находится под арестом. Так нужно, Лукреция. Девочка моя, не забывай того, что ты сама говорила, – кем бы мы ни были, прежде всего мы – Борджа.
Он хотел заставить ее улыбнуться, но выражение ее лица осталось каменным. Она сказала:
– Чезаре, уйди. Пожалуйста… немедленно уйди. Он опустил руки и, повернувшись, быстро вышел из комнаты.
Папа пригласил ее, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, но принял довольно сухо – отрешенное выражение лица и безутешная скорбь в глазах Лукреции отнюдь не пришлись ему по душе. Альфонсо умер; его уже ничто не вернет. А ей всего двадцать лет, она прелестна, как ангел, и он собирается устроить для нее брак не хуже прежнего. К чему же такой отчужденный вид?
Он поцеловал ее и на несколько секунд прижал к себе. Для перевозбужденного состояния Лукреции этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у нее приступ исступленных рыданий.
– Ну хватит, хватит, дочь моя, – поморщился Александр. – Сколько можно лить слезы?
– Отец, я его так любила! – всхлипнула она. – Я во всем обвиняю себя.
– Ты… обвиняешь себя? Но это же глупо!
– Я поклялась смотреть за ним… и покинула его… оставила ровно настолько, чтобы подручные моего брата успели убить его.
– Мне не нравится этот разговор, – сказал Папа. Она закричала:
– Но ведь это правда!
– Дитя мое, твой супруг предал нас. Он принимал наших врагов и вступил с ними в заговор. Он сам виноват в своей смерти.
– Отец… и вы можете сказать такое?
– Дорогая моя, я должен говорить то, что считаю правдой.
– В ваших глазах Чезаре не может сделать ничего дурного.
Он с потрясенным видом уставился на нее.
– Дитя мое, ты критикуешь нас… твоего отца и твоего брата… и все из-за своего слепого увлечения каким-то… чужаком!
– Он был моим супругом, – напомнила она.
– Он не был одним из нас. Ты меня изумляешь. Вот уж никогда не предполагал, что услышу от тебя такие высказывания!
Она не упала на колени и не стала молить о прощении, что непременно сделала бы несколько месяцев назад, а вместо этого она продолжала стоять, сохраняя каменное выражение лица и ничуть не беспокоясь о том, какое неодобрение могла вызвать в своей семье, – так велико было ее горе, так опустошительно подействовала на нее потеря любимого человека.
– Отец, – наконец сказала она, – пожалуйста, разрешите мне пойти прилечь.
– Разумеется, ступай, если тебе так угодно, – сказал Папа таким холодным тоном, каким еще никогда не разговаривал с дочерью.
Александр никак не мог успокоиться. Положение сложилось довольно деликатное. Король Неаполя желал знать, каким образом погиб его родственник. Убийство герцога Бишельи сейчас обсуждалось во всех республиках и королевствах. Наверняка при этом вспоминалось убийство Джованни, герцога Гандийского. И говорилось примерно следующее: «Чезаре Борджа убил брата, а теперь и зятя. Кого же Валентино сделает своей следующей жертвой? Ясное дело, вступать в эту семью – небезопасно».
И вот в такой-то ситуации, размышлял Александр, нужно найти для Лукреции нового жениха; нужно – и все-таки придется подождать, пока улягутся слухи.
Но забудут ли когда-нибудь о позоре ее первого супруга и о смерти второго?
Прежний Александр обругал бы Чезаре за излишнюю поспешность действий, благодаря которой все поняли, кто убил его зятя. Нынешний Александр поступил иначе – воспользовался своим хитроумием, чтобы найти оправдание сыну.