В Ферраре вспыхнула чума, и вот, к ужасу всех обитателей замка, ею заразилась одна из многочисленных служанок герцога. Вскоре заболела Анджела Борджа – не очень тяжело, но Лукреция перепугалась.
В короткое время стали жертвами эпидемии и умерли две девушки из свиты Лукреции.
Затем, казалось, настала и ее очередь.
Когда эта новость достигла Рима, Ватикан охватила паника. Александр разве что в истерике не бился. Он метался из одной комнаты в другую, то взывая ко всем святым и умоляя их уберечь его возлюбленное чадо, то потрясая кулаками и грозя карательной экспедицией Ферраре, не удосужившейся вовремя переправить Лукрецию в какое-нибудь безопасное место. Правда, придя в себя, он направил к герцогу не гвардейцев, а надежных лекарей.
Кроме того, он послал письмо Чезаре, которого просил молиться вместе с ним и уповать на то, что величайшее из несчастий минует их многострадальную семью.
Между тем состояние Лукреции становилось все более серьезным. Лекари озабоченно качали головами и советовали готовиться к худшему.
«Продолжение беременности ей не под силу, – таков был их общий приговор. – Лучшим исходом были бы преждевременные роды – тогда мы бы смогли унять жар». Герцог вызвал в Феррару Альфонсо, который незадолго до того уехал по семейным делам в Павию. Примчавшись домой, тот опрометью побежал в апартаменты супруги.
Вид Лукреции, никого не узнававшей и метавшейся в беспамятстве по постели, привел его в отчаяние. Он упал на колени и схватил ее пылавшую жаром руку.
– Все будет хорошо, – зашептал он. – Ты поправишься. Мы заживем дружной семьей… ты родишь много детей… даже если потеряешь этого.
Но Лукреция только смотрела на него невидящими глазами, и Альфонсо, немного помолчав, встал на ноги.
Она умирала – так говорили во всем замке. Ее беременность с самого начала была не из легких, а теперь к ней присовокупилась лихорадка. Следовательно, шансов никаких.
От Папы приходили письма, полные отчаяния и гнева. Александр умолял спасти дочь и в то же время угрожал расправой. «Смерть моей дочери станет величайшим ударом для всех Борджа, – писал он. – Но и в семье Эсте его почувствует каждый, уверяю вас».
Тщетно старый герцог созывал лекарей и просил их сделать все возможное. Состояние Лукреции день ото дня ухудшалось. Наконец было сказано:
– Еще одну ночь она не переживет.
Она лежала без сознания и не понимала, что происходит вокруг, когда за высокими стенами замка послышался стук лошадиных копыт.
Перед воротами остановилась небольшая группа всадников. Один из них, высокий и стройный, спрыгнул с коня и крикнул:
– Эй, кто-нибудь! Срочно проведите меня к герцогине Феррарской!
Какой-то слуга бросился ему навстречу.
– Мой господин, это невозможно! Герцогиня лежит при смерти, а в городе чума! Не входите сюда, если дорожите своей жизнью!
– Прочь с дороги, – прозвучал ответ. – А если сам дорожишь жизнью, быстро веди меня в спальню твоей герцогини.
К ним подбежали другие слуги. Один из них узнал пришельца. Он упал на колени и воскликнул:
– Мой господин, в городе чума!
Через мгновение он кубарем отлетел в сторону, а вслед ему прогремело:
– С боем мне пробиваться к своей сестре, что ли? Все тотчас пали ниц, а пострадавший простонал:
– Следуйте за мной, господин герцог. Я проведу вас прямо к ней.
Весь замок содрогнулся от ужаса. У феррарцев перехватывало дыхание, когда они шептали друг другу:
– Здесь Валентино!..
Они ждали за дверями. Это чудо – говорили они; она была при смерти, а он возвращает ее к жизни.
Он велел принести вина – чтобы привести ее в чувство, сказал он, – а когда получил требуемое, лекари и прислуга изумились произошедшей с ней перемене. Казалось, этот человек вдохнул в нее новую жизнь.
Сверхъестественно и непостижимо – таково было их общее заключение. В этих Борджа есть что-то нечеловеческое. Они сеют смерть, и они же восстают из мертвых.
Те странные, непонятные слова, которые произносили двое людей в комнате за дверями – они говорили на валенсийском диалекте, – представлялись им какими-то варварскими заклинаниями. Слушатели вспоминали о нанесенных Лукреции оскорблениях и молили Бога, чтобы о них не узнал Валентино.
Лукреция говорила:
– Зря ты приехал, Чезаре. У тебя и так слишком много дел.
– Дела подождут. Сейчас самое важное – твое здоровье. Я хочу послать гонца к нашему отцу.
– Он будет счастлив узнать, что ты навестил меня.
– Он будет счастлив только тогда, когда узнает, что ты поправилась. Лукреция, тебе нельзя умирать! Ты слышишь меня? Что станет с нашим отцом… со мной… если мы лишимся тебя?
– Но у тебя своя жизнь, Чезаре. Тебя ждут новые битвы и новые победы.
– Зачем они мне, если я потеряю тебя? Он обнял ее, и она заплакала.
– Я постараюсь поправиться. Ох, Чезаре, я так много думала о тебе… и о нашем отце… Я знаю о том, что ты сделал в Урбино.
По ее голосу Чезаре понял, какое горе причинил ей своей победой.
– Лукреция, дорогая, – сказал он. – Мне необходимо основать свое королевство. Но не думай, что я это делаю для одного себя. Ты… наш отец… наши дети… мы все будем пожинать плоды моих побед. Один из своих новых городов я подарю нашему маленькому Джованни. Что ты на это скажешь? О нашем Романском младенце тоже нельзя забывать.
– Ты утешаешь меня, – сказала она. – Ах, я часто думаю о своих детях.
– Не тревожься, дорогая. С ними ничего не случится, пока рядом будем я и твой отец.
Он положил руку на ее лоб.
– Милая, тебе пора поспать, – добавил он. – Поспи, а я посижу возле твоей постели.